Установление монополии дает, таким образом, синдикатам и трестам возможность продавать свои товары значительно выше тех пределов, вокруг которых колеблются товарные цены при наличности неограниченной конкуренции, столь типичной для капитализма XIX столетия. Цены производства, т.-е. издержки производства плюс средняя прибыль, перестают с достаточной точностью определять рыночные цены товаров: на потребителя налагается еще косвенный налог, который сплошь и рядом уменьшает реальную заработную плату рабочего-потребителя.
Росту прибылей и безграничному обогащению синдикатов способствует также ограничение или даже полное устранение торгового посредничества. При обособленном существовании работающих друг на друга предприятий между ними вклинивались иногда целые десятки торговых посредников, из коих каждый присваивал себе долю совокупной общественной прибавочной стоимости. Не то мы видим с развитием синдицирования. Комбинированная система одним ударом выбрасывает все эти промежуточные звенья, делая совершенно излишними услуги торгового капитала. Что касается до однородных, горизонтальных объединений, то они чаще всего обзаводятся собственными складами, или сводят роль купца к деятельности приказчика-комиссионера. Некогда могущественный торговый капитал, господствовавший на заре капитализма над всею хозяйственной жизнью, становится во вполне подчиненное положение по отношению к промышленному капиталу.
Прежние торговые прибыли, распылявшиеся в разных руках, остаются в кассах синдикатчиков. Но и в том случае, когда они пользуются помощью купца, доля, которая достанется последнему, чрезвычайно мала. Так, например, у нас, в России, до организации синдиката «Продамета» (общества для продажи изделий русских металлургических заводов) агенты заводов за свои услуги по продаже железа получали по 5–6 коп. с пуда, тогда как со времени создания «Продамета» все торговые издержки заводчиков вместе с потерями от банкротств исчислялись всего-навсего в 1,5–2 коп. на пуд.
Господство над рынком ставит частно-капиталистические монополии в особенно благоприятные условия в периоды экономических кризисов. Образуя соглашение (синдикат, картель) или единое предприятие (трест), они при наступлении кризиса сразу сокращают производство, искусственно удерживают на складах свои товарные запасы, и тем самым в значительной степени ослабляют катастрофическое падение цен.
Итак, монопольное положение на рынке дает синдикатам и трестам огромные преимущества над единичными, необъединенными предприятиями. Этим и объясняется гигантский рост синдикатного движения за последние десятилетия.
Наиболее внушительных размеров этот процесс достиг в Северо-Американских Соединенных Штатах, которые дают поистине чудовищные размеры централизации промышленности. Возьмем, например, добывание нефти и ее производных. В конце прошлого столетия оно находилось в руках 400 не связанных между собой предприятий; в 1903 году нефтяной трест слил все эти предприятия воедино. В 900-х годах он уже держал в своих руках 95% всей добываемой в Америке нефти. Чтобы дать представление о несметных богатствах этого треста, достаточно сказать, что он в 1909 году располагал 12.000 вагонами-цистернами, 60 громадными океанскими пароходами, 8.000 резервуарами для нефти и т. д., и Т. д.
Уже в начале текущего столетия американские тресты владели 81% производства химических продуктов, 77% производства металлических изделий, 66% производства стали (стальной трест еще богаче нефтяного: в 1911 году его капитал достиг 2,3 миллиардов рублей), 60% производства бумажных и печатных изделий, 85% производства свинца и т. д. Особенно яркую картину объединения представляет собой железнодорожное дело Северной Америки. Совсем недавно американские железные дороги, протяжение которых достигает полумиллиона верст (свыше половины мировой сети), находились в руках 5.000 отдельных акционерных компаний. Накануне войны почти все железнодорожные линии Сев. Америки перешли в руки нескольких финансовых групп, во главе с миллиардерами, имена которых в Соединенных Штатах известны даже малому ребенку.
Северо-Американские Соединенные Штаты в деле трестирования ушли дальше всех остальных капиталистических стран. Северная Америка рисуется наблюдателю страной, покрытой несколькими десятками крупнейших заводов и фабрик с их филиальными отделениями; они господствуют положительно над всей страной, и нельзя шагу ступить, чтобы не почувствовать на себе влияния какого-нибудь треста. Вот как один писатель описывает обед в каком-нибудь американском ресторане: «Официант подает вам рюмочку перед обедом: напиток, главной составной частью которого является виски, состоит под контролем Whisky Trust (капитал 70 миллионов); бульон зависит от чикагского Beef Trust (200 миллионов рублей); устрицы — от недавно основанного Oyster Trust (10 миллионов рублей). — Вы требуете закусок — редиски, сельдерея, маслин — приготовьте толику для Farm and daily Product Trust (30 миллионов рублей), с жарким — Fowls Trust (40 миллионов рублей). — Идет дессерт: пудинг — это продукт American Flour Co (240 миллионов рублей); фрукты — American Fruit Co; бисквиты — Nationale Biscuit Trust; взбитые сливки — American ice Cream Co. — Вам хочется выпить кофе или выкурить сигару: не забывайте Coffee Sindicate (120 миллионов рублей) и Tabacco Trust (150 миллионов рублей). Как видите, очень много трестов сразу».
Не менее классическую страну частно-капиталистических монополий представляет Германия, которая накануне войны насчитывала свыше 400 объединений. Из отдельных синдикатов особенно выделяется Рейнско-вестфальский угольный синдикат, который к 1-ому января 1913 года вырабатывал 93% всего рурского угля или 54% всего германского угля (5.640 миллионов пудов). Крупнейшую роль играет и Эссенский чугунный синдикат: накануне войны он выбрасывал на рынок 204 миллиона пудов чугуна в год (43–44% всего производства страны). Затем можно отметить сахарный синдикат, дающий 70% внутреннего и 80% внешнего сбыта, бумажный синдикат, контролирующий свыше 80% производства печатной бумаги, и т. д.