Краткий курс экономической науки - Страница 14

В тесной связи с религией находится и другое организационное орудие, именно социальные нормы — правила общежития или обычаи. Обычаи вначале существовали просто как заветы предков; но потом, с развитием религиозного культа, они превращаются в веления богов, непреклонной воле которых теперь подчиняются так же, как раньше авторитету умершего патриарха.

Организуя опыт, давая технические правила и нормы обычая, религия является вместе с тем, однако, и тормозом для дальнейшего развития. «Заветы предков» и «веления богов» — все это руководящие указания, освященные консервативным мышлением в продолжение веков, а может быть, и тысячелетий. Всякое новшество должно обязательно преодолеть укоренившееся преклонение перед старым. И если при отступлении от обычных норм еще в нашу эпоху нередко необходима борьба со старшими поколениями, которые предпочитают жить, «как жили деды и отцы», то можно себе представить, какой силы должно достигать сопротивление всякому нововведению при авторитарно-родовом укладе жизни.

Требуются стихийные силы, с одной стороны, и громадное обогащение опыта, с другой, чтобы преодолеть этот идеологический консерватизм.

5. Силы развития и новые формы жизни в патриархально-родовом периоде

Так как общественное сознание в изучаемую эпоху представляло те же по существу стихийные препятствия всякому развитию, как на предшествующей стадии жизни человечества, то, очевидно, что двигателем общественного развития должна была являться та же стихийная сила абсолютного перенаселения. По мере того как с возрастанием населения возникал недостаток в жизненных средствах, консерватизм обычая должен был отступать, — техника понемногу улучшалась, и общественные отношения изменялись. Возникновение и постепенное расширение обмена было в высшей степени важным приобретением этого развития. Прогресс обмена, т.-е. точнее — общественного разделения труда, совершаясь на почве развития техники, сам представлял могучий двигатель для всего последующего развития.

Другое менее существенное приобретение изучаемой эпохи заключается в появлении «рабов». Благодаря возникновению прибавочного труда, для организатора родовой группы во многих случаях являлось выгодным увеличить число членов группы: при этом возрастала сумма прибавочного продукта, которою располагал организатор. Поэтому в патриархальных обществах нередкими становятся такие случаи, когда побежденного на войне врага уже не убивали, а присоединяли к данной группе и заставляли участвовать в ее производстве. Такие присоединенные члены группы и были ее рабами.

Не следует, однако, представлять себе рабов патриархального периода в виде людей, сведенных до положения вещи. Они были почти равноправными членами той общины, которая их к себе присоединила, общность работы тесно связывала их с остальными и постепенно изглаживала воспоминание о прежней борьбе. Организатор «эксплоатировал» их вряд ли более, чем своих кровных родственников — они работали, как другие. Их не продавали, и вообще к ним относились приблизительно так, как американские индейцы к усыновленным пленникам.

Возникновение обмена и появление рабства — два на первый взгляд очень разнородные факта — заключают в себе одну очень важную общую черту: и то, и другое представляло из себя нарушение старой системы сотрудничества, основанной исключительно на кровном родстве и вытекающем из него громадном психическом сходстве особей. Связи кровного родства необходимо проникнуты духом крайней исключительности, духом нетерпимости по отношению ко всему, выходящему за их пределы; новые формы жизни стояли в некотором противоречии с этой нетерпимостью, ограничивали ее. А из этого возник еще целый ряд общественных фактов.

Господство чисто-родовых связей было полным, безусловным господством обычая. Сила привычки к установившимся формам жизни была так велика, личное самосознание так слабо, что отдельный человек просто не мог стать в противоречие с обычаем, нарушить его, не мог даже представить себе этого. Преступлений не было. Если случалось что-нибудь несогласное с обычаем, то к этому относились не так, как современный человек относится к преступлению или проступку, а как к уродству. Когда рождался ребенок о двух головах, его убивали, как чудовище; когда нарушался обычай — так же поступали с нарушителем: его убивали или изгоняли, что в те времена было безразлично. Это было не наказанием, а чисто стихийной самозащитой против непонятного и опасного явления. Идеи права и его нарушения, представления о нравственном и безнравственном совершенно отсутствовали; люди следовали обычаю в силу такой же естественной необходимости, в силу какой они едят, пьют, спят. С развитием новых общественных связей, основанных не на родстве, дело изменяется. Нарушения обычая перестают быть исключительными случайностями. Во-первых, вообще начинают сталкиваться различные обычаи; а исполнение обычаев одной группы нередко оказывается нарушением обычаев другой. Так, присоединенный пленник-раб, следуя старым привычкам, легко может помешать нормальному ходу общественного производства и тем причинить большие неприятности своим новым товарищам. Точно так же правильный ход меновых сношений должен часто нарушаться старой, укоренившейся привычкой относиться враждебно ко всем чужим людям. Нарушения обычая становятся частым явлением, и общество не может относиться к ним попрежнему.

Создается новая общественная форма жизни — обычное право, сущность которого заключается в защите обычая против нарушений. С преступником борются уже не стихийно, а более или менее сознательно; его судят по обычаю. Устанавливается целая система наказаний для различных проступков; вообще, возникает целый ряд приспособлений, относящихся специально к нарушению обычаев; содержание этих приспособлений сводится к способам устранения уже причиненного поступком вреда и к средствам предотвратить его повторение. Складывается представление о законном — справедливом, и незаконном — несправедливом; первое означает поступки, согласные с обычаем, второе — несогласные с ним. Зарождаются те элементы, из которых впоследствии развивается нравственность и собственно «право».